The Annual Register. Vol. 15. 1772 [21 July 1773]. The History of Europe. Chapter 3. P. 22 - 34
Неожиданный политический союз между дворами Вены и Берлина; возможное влияние этого союза на поведение двора в Петербурге. … Маршал Заремба предложил капитулировать при определенных условиях; отклонено королем, но принято русскими. ... Требования русской Императрицы.
Венский двор продолжал оставаться в неопределенности и нерешительности в отношении мер, которые он должен проводить касательно дел Польши. Выборы нынешнего короля[1] под непосредственным влиянием России были как одинаково отвратительны для его политических интересов, так его сильному пристрастию в пользу двора Саксонии. Ибо, хотя избранный князь еще не достиг возраста, не угасли надежды Вены восстановить эту семью в Польше в будущем, до избрания столь юного принца, как нынешний король, и полностью исключить власть, которая, очевидно, принадлежала России в стране во время его администрации. Это разочарование не возникло бы без очень заметной степени огорчения и неудовлетворенности. Соответственно, австрийский министр был отозван из Варшавы до выборов; никто не был отправлен в качестве его преемника: хотя законность выборов была едва признана, никакой дружеской переписки не поддерживалось этим двором.
Многие другие факты поведения двора Петербурга возбуждали самую сильную неприязнь, если не враждебность, в Вене. То, как Императрица-королева [Мария-Терезия] была брошена в последней войне, когда она собиралась получить все дорогостоящие плоды, восстановив те любимые и ценные части ее наследственных владений, которые так жестоко были оторваны от нее, и, пытаясь отомстить за то, что самый ненавистный враг, который уже, казалось бы, был в ее руках, был фактом, который нельзя было забыть и вряд ли можно было бы простить. Изгнание принца Чарльза Саксонского[2] из герцогства Курляндии, которое, по-видимому, было рассчитано на то, чтобы изолировать семью от всех дальнейших связей с Польшей, считалось оскорбительным для двора Австрии и вредом для двора Саксонии.
Последующее поведение России в отношении дел Польши вместо того, чтобы уменьшать, давало новые и серьезные причины для увеличения недоверия и зависти Австрии. Надменный деспотизм и высокомерие, с помощью которых эта произвольная сила превращала молодого человека, который был ее министром в Варшаве, диктатором кодекса законов королю и республике; и железной рукой, которой перед лицом мира они управляли ими обоими; были действительно опасны для Австрии, поскольку они были опасны для Германии в целом; и, поскольку строгий союз между королем Пруссии и царицей, казалось, делал злобу беспомощным, ревность и отвращение естественно становились сильнее, пропорционально появлению опасности. Это было так хорошо понято по всей Европе, что никто не колебался в том, что бездействие Венского двора в отношении Польши полностью исходило из его опасений по поводу Берлина.
Когда дела этой страны пришли к такому кризису, что конфедераты в слепой ярости и гневе взялись за оружие, в Вене все еще были видны такие же проявления, и, хотя публичный акт не был сделан в их пользу, тон, язык и лицо как двора, так и людей, были хорошо поняты; и предполагались серьезные причины, поскольку они не проявляли более явно свои чувства. Конфедераты, соответственно, нашли надежное убежище и защиту в каждой части австрийских владений в течение всего времени бед. Их манифесты и декларации, даже те, что объявляли трон вакантным, короля - узурпатором и тираном и рекомендовали его уничтожить как общего врага, были напечатаны и опубликованы там и оттуда распространены по всей Европе. Суммы денег, которые были выданы для их поддержки двором Саксонии, а также из других кругов, были переданы им через банки в Вене; и Венгрию можно считать не меньше, чем их штаб-квартирой и местом вооружения во время войны. Такое же расположение долгое время наблюдалось в пользу турок; и даже было заявлено, что договор действительно был заключен и почти завершен между Портой и Венским двором, в соответствии с которым последний должен был участвовать в качестве участника в войне и был поддержан очень крупной первой субсидией от Порты.
Конференции между Императором[3] и прусским королем[4] вскоре изменили политику венского двора и вполне возможно, что их неожиданный союз по мнениям и взглядам стал причиной революции при дворе в Петербурге. Действительно, нельзя представить, что раздел Польши того времени мог быть в какой-либо степени любимым мероприятием русской Императрицы[5] или что это все совпадает с ее мнением в отношении этой страны. Ее основной целью, несомненно, было сохранение этого королевства в целости на тот момент, сохранение на какое-то время его названия и внешнего облика его древней формы правления; пока она расширяла свое влияние таким способом, чтобы оставить в своих руках основное направление и контроль над всем. Ситуация успешной войны с Портой[6] должна была неизбежно убедить Императрицу в ее силе. Такими способами она бы избежала появления зависти или опасений у своих соседей, так же, как и злословия, которое должно было возникнуть из-за вероломного ограбления друзей и союзников в прямое нарушение всех договоров, а также из-за ее собственных торжественных и неоднократных обещаний и заявлений. Поэтому Польша должна была отвечать на все предложения российской стороны, пока постепенно не вольется в нее или пока не сложится такое стечение обстоятельств, которое сделает необязательной дальнейшую сдержанность; в первом случае, который был бы более приемлемым, люди продолжили бы оспаривать и свободно воображать себе что-либо, пока постепенно они бы не забыли о значении этого понятия.
Пока устойчивое соблюдение этих мер было действительным интересом России, это казалось ее естественной линией поведения до вмешательства других сил (Пруссии, Священной Римской империи), хотя и уклонявшегося в некоторых случаях по причине горячности и поспешности и не бывшего благоразумным или необходимым. Она также была бы в некоторой степени увереннее со всеми торжественными и публичными заявлениями, которые она неоднократно делала в отношении польских дел. Однако сомнительная заслуга таких властей (польских) может быть видна и в других случаях: доступ ее завистливых и соперничающих соседей к разделу ее трофеев и позволение им тем самым получить больше, чем равное количество относительного преимущества – это образ действий, настолько противоречащий темпераменту России, что не должно быть сомнений в искренности ее действий, которые вступают в резкое противоречие с ее мнением, исходящим из собственного выбора. В целом, есть веские причины думать, что план раздела Польши исходил не от двора в Петербурге, и что ее молчаливое согласие на эти меры проистекает только из неизбежности текущего стечения обстоятельств.
Первым обстоятельством, отобразившим изменения в позиции венского двора, были некоторые намеки на какие-то старые претензии, которые, как говорилось, имело государство Венгрия к Польше. Хотя они были несовершенно выражены, их было достаточно, чтобы вызвать значительную тревогу в стране, у которой уже было слишком много причин быть подозрительной к замыслам своих соседей. Из-за этого Императрица-королева [Мария-Терезия][7] собственной рукой написала письмо королю Польши[8] в январе 1771 года, в котором, после серьезных уверений в неизменной дружбе к нему и к республике [т.е. Речи Посполитой], а также просьбы о том, чтобы передвижения ее войск не тревожили короля и республику, она уверяла, что никогда не допускала и мысли о захвате какой-либо части его владений и что в будущем не потерпит, если какая-либо иная сила посмеет это сделать.
Вопреки кажущейся искренности этих заявлений, заявления иного характера были «оглашены» в Польше ее войсками. Из-за этого претензии были возобновлены в обычные сроки, однако без каких-либо конкретных указаний касательно их сущности или объема. Между тем, заявлялось, что они должны продолжать быть неактивными до заключения мира, когда их тщательно изучат и разрешат мирным путем; тем не менее, заявлялось с очевидным указанием на те требования, что определенные территории, занятые австрийскими войсками, должны быть защищены от любых нападений как со стороны России, так и со стороны конфедератов[9].
Двусмысленное поведение Австрии все еще продолжалось, и, хотя роковое соглашение о разделе было подписано ранее в том же году, к которому мы обращаемся (февраль 1772), не произошло никаких заметных изменений в течение нескольких месяцев после этого события. Казалось, что Венский двор сначала был либо пристыжен подлостью, либо шокирован чудовищностью этого соглашения; в пользу этого говорит тот факт, что граф Кауниц[10], имперский премьер-министр[11], спустя примерно два месяца поставленный перед вопросом некоторыми иностранными министрами, отрицал это в жесткой и серьезной форме.
Это может быть предметом сомнений, были ли хитрые статьи Берлинского договора виновны в создании проблем или же обманчивые проявления дружбы Венского двора были более разрушительны для несчастных поляков. Уверенно утверждалось, что первая из этих сил (Пруссия), без преднамеренного умысла создать проблемы, чем-либо близкие к настоящему кризису, в первую очередь неоднократными заверениями в серьезной поддержке призывала диссидентов[12] быстро присоединиться к плану возвращения их древних прав и привилегий, а затем побудила правящую часть нации упорствовать в угнетении этих диссидентов с помощью частных гарантий наиболее фанатичным и наиболее сильным членам сейма в том, что Берлинский двор не будет предпринимать никаких активных действий в их пользу; до тех пор, пока эти непрямые методы не подожгли целое королевство. Чудовищность такого поведения заставляет надеяться, как ради королевской власти, так и ради человеческой природы, что обвинение безосновательно. Но если было иначе, даже эта [т.е. польская] деформированная политическая система может достичь успеха только частично, если фальшивые огни, подвешенные Австрией и освещающие ее замысел, сформированный ее желанием и политическими взглядами, не побудили бы поляков к этим разрушительным и тщетным, но настойчивым и упорным действиям, которые без должного внимания к периоду или без ожидания подходящего времени или возможности, в первую очередь довели Россию до крайностей, которые она, возможно, не предвидела и на которые не рассчитывала, и, утопив свою страну в крови, закончили ее окончательным разрушением.
Как и в конце предыдущего года, конфедераты, окруженные русской, австрийской и прусской армиями и покинутые, как казалось, своими единственными союзниками, которые договаривались о мире при таких неравных условиях, что давало небольшие разумные надежды, что их оппозиция уже точно переживала свой конец и что лидеры либо примут наилучшие условия России, либо обратятся к другим странам в надежде на удачное стечение обстоятельств, что могло бы восстановить их собственные спокойствие и безопасность. Поведение конфедератов, тем не менее, было полностью противоположным, и в своем безнадежном состоянии дел, они обдумывали новые предприятия и продолжали ту же разрушительную войну, которая так долго опустошала страну.
В начале года (2 февраля) конфедератам удалось внезапно атаковать цитадель Кракова, которая уже была их самой примечательной крепостью, удерживаемой с самого начала этих бед[13]. Примерно в то же время у них были различные стычки с русскими и польскими королевскими войсками, в некоторых из которых они выступали с большой энергичностью, однако, все эти попытки лишь непоправимо ослабляли их самих продолжительным истреблением дворянства, что вело к полному разрушению страны. Цитадели Краков, Тынец, Ченстохов и большая часть других крепостей вскоре были осаждены русскими; некоторые из крепостей, в частности, краковский замок и крепость Тынец, наиболее упорно защищались и отняли неожиданно большое количество времени; гарнизоны претерпели беспрецедентные трудности перед тем, как им сдались.
В начале мая маршал Заремба, понимая, что положение конфедератов становилось безнадежнее день ото дня, послал особого офицера к королю и к правительству в Варшаву с предложением как со своей стороны, так и со стороны его отряда, состоявшего из примерно двух тысяч человек сдаться, но в то же время он хотел узнать, кому именно ему следует сдаться: республике или русским и пруссакам, которые их окружили. Ответ был действительно лаконичным: ему сказали, что, поскольку он не советовался, когда создавалась конфедерация, ни король, ни правительство не могут дать ему никаких рекомендаций в существующем критическом положении. Нет особых сомнений, что этот ответ был продиктован русским посланником[14], который тогда не считал правильным, чтобы король выказывает какую-либо самостоятельность, или что дверь должна быть открыта для взаимодействия и общности интересов между ним и конфедератами, так как с трудом можно предположить, что в том положении дел он бы позволил себе действовать настолько жестко и настолько в противоположность его интересам, что мгновенно бы отрезало нацию от всех надежд о мире и компромиссе[15].
Маршал Заремба предложил свои условия державе, готовой принять их. Русский главнокомандующий[16], с которым он вошел в Варшаву, по-особенному отнесся к Зарембе: как к триумфальному генералу, а не как к повстанцу или дезертиру. Условия были очень простыми: он и его генералы давали клятву больше не вступать в какую-либо конфедерацию и оставаться в Варшаве до тех пор, пока не будет достигнут мир; нижестоящим офицерам, под гарантию их хорошего поведения в будущем, разрешалось вернуться в свои дома, а тем, кто мог бы сбежать конфедерацию, присоединялись к русским или польским войскам. Король был разочарован тем, что один из вопросов, прямое решение которого он отверг несколько дней назад, сейчас был представлен ему на более равных условиях русским офицером с подтверждением русским соглашением.
Тынец и замок Краков все еще держались и не были взяты до позднего июня или начала июля[17]. В то же время, большая часть австрийцев присоединилась к русским во время осады первого (Тынеца); гарнизон, предельно сократившийся и предпочитающий любое изменение условий, даже сдачу своим естественным и закоренелым врагам, вступил в частные переговоры с австрийцами и передал им крепости, не сообщив русским, и без участия России.
Русские офицеры, которые потратили слишком много времени на то, чтобы придерживаться основного закона в своих отношениях с поляками, с трудом могли выносить случаи, которые показывали, что они не были одинаково всесильны с другими нациями, а также не контролировали множество мест, которые они считали своими. Вопрос становился серьезным, и они до сих пор делали вид, что продолжают осаду, хотя теперь защитниками этого места стали австрийцы. Было ли дело в том, что офицеры с обеих сторон не были полностью проинформированы относительно планов своих дворов и о природе взаимоотношений между ними или же главенствующими для любых групп были естественные антипатия и презрение, которые могли соединить плохих союзников; как бы там ни было, в то время между ними возникали частые споры: и это было большее, что могли сделать два двора, чтобы предотвратить превращение их враждебности в более опасную ситуацию.
9 июня австрийцы, захватившие королевские соляные шахты в Величке, Бохне и некоторые другие места, которые были основными источниками королевского дохода, и пруссаки, отрезавшие короля от их остатков, которые, главным образом, возникли из обязанностей королевской Пруссии. Жалкий монарх [Станислав-Август Понятовский] оказался в руках своих мнимых и назойливых друзей, лишенный всех средств к существованию.
Австрийцы, тем не менее, еще не принудили королевских офицеров и магистратов к предательству, обязав их дать присягу, противоречащую их лояльности королю. На соляных заводах они лишь обязали работников подписать акт, по которому они должны были исполнять свои обязанности на местах, не посылать соль куда-либо без приказа, подчиняться только приказам, отданным главнокомандующим, и хранить деньги, прибывающие с завода, до получения дальнейших указаний.
Наконец, настало время, когда действующие лица в этом государственном балагане обрели достаточно уверенности, чтобы сбросить маски и появиться в своем истинном обличии. Король Пруссии, который был менее внимателен к внешним приличиям, какое-то время не делал никакого секрета из своих намерений и величал свои приобретения, как если бы это были недавно открытые страны, Новой Пруссией. 18 сентября манифест[18] был доставлен в Варшаву русским[19] и прусским[20] послами от имени своих суверенных правителей, а затем несколько дней спустя (26 сентября) был поддержан послом Императрицы-королевы[21]. В этом манифесте три силы открыто признавали свои намерения. Вскоре после этой декларации появились требования различных держав касательно территорий, которые они договорились присвоить.
Вступление в длительные или детальные дискуссии насчет тех государственных догматов, которые публикуются в соответсвии с установленными обычаями и ослепляют простой народ без намерения сообщить им правду или аргументы, принесет мало пользы или развлечения. Манифест установил детали похвальных намерений и дружественных услуг русской императрицы, в которых говорилось, что императрица либо открыто, либо тактично поддерживалась двумя другими державами; общие претензии были выдвинуты насчет понесенных потерь и затрат вследствие частых проблем в Польше; серьезно сожалелось о духе раздора, охватившем нацию, и трогательно описывались страдания, которые Польша претерпела, и о текущей плачевной ситуации; в то же время, предсказывалось, что полный распад государства – это следствие существующей анархии и беспорядка, если вовремя их не предотвратить. Всеми признавалось, что это событие, возможно, уничтожило бы гармонию и дружбу между существующими тремя великими силами, и это заставило их взять на себя решающую роль в таких критических условия и единогласно принять такие эффективные меры, которые восстановили бы покой и порядок в Польше, а также возвести древнюю конституцию этого королевства и свободы людей на серьезное и твердое основание.
Пока что ничто не может быть более благородным и достойным похвалы, чем поведение и намерения великих союзных сил. Мы, тем не менее, вскоре были проинформированы, что, поскольку Польша получает столько выгод от обоюдной дружбы и гармонии, которые сейчас так счастливо существуют между ними, то так же верно, чтобы и они сами должны были извлечь пользу из их успешного содружества, пока оно длится; существовала неуверенность в его продолжительности. Таким образом, поскольку у них есть очень значительные претензии насчет обладания республикой[22], они не подвергнут эти претензии опасности влияния возможных будущих непредвиденных обстоятельств и по этой причине условились между собой отстаивать те права и требования, которые каждый из них в будущем будет готов обосновать конкретно на месте и в нужное время достоверными записями и весомыми причинами.
После взаимного представления своих соответсвующих прав и требований, а также убедившись в их справедливости, три державы [Россия, Пруссия и империя Габсбургов] условились обеспечить себе пропорциональные эквиваленты, забрав себе ближайшие владения на территории Республики, которые могли бы служить для установления наиболее естественных и крепких границ между Речью Посполитой и тремя державами. Три монарха также пообещали, что в будущем дадут точное определение того, какие земли намереваются захватить в качестве эквивалента; и, что наиболее великодушно, освободить поляков от всех остальных долгов, обязанностей, требований и претензий любого характера, будь то собственность или подданые республики; в то же время, призывая все чины и ордена изгнать или, по крайней мере, приостановить раздоры и заблуждения для официального созыва сейма, чтобы взаимодействовать с Их упомянутыми Величествами по вопросу основания на твердом и прочном фундаменте порядка и покоя нации, и в то же время ратифицировать официальными актами обмен правами, претензиями и требованиями между тремя державами относительно эквивалентв [территорий], которыми они завладели.
Кажется, из-за отсрочки представления определенных требований, а также из-за последовавшего поведения, узурпаторы не могли все это время договориться между собой насчет долей, которые они должны, соответственно, ухватить из добычи во время раздела этой несчастной страны. Мы, в связи с этим, находим всю ту же изученную неясность в уведомлениях, которые видны в манифесте: ограничения неопределенно прослеживаются, а как границы помечены места и реки, которые нельзя найти на картах или которые неизвестны под указанными именами.
Согласно уточнениям, представленным венским двором, Императрица-королева забирала территории, удовлетворяющие таким ограничениям, как часть, эквивалентную ее правам: все, что лежит на правом берегу Вислы от княжества Силезия выше Сандомира до устья реки Сан, и оттуда вдоль Тарнополя[23] к Замойсе[24] и к Рубисцову[25], вверх по реке Бог[26] и, пересекая Бог, идя вдоль верных границ Червонной Руси[27] до места, где границы Волыни и Подолья пересекаются в Забраце (Zabraz)[28]; оттуда по прямой к реке Нистр[29] (Днестр), включая небольшую часть Подолья, которая ограничена небольщой речкой Подгорце[30] до ее впадения в Днестр (Нистр - Niester): и так далее до границ, разделяющих Покутье[31] и Молдавию.
Пункты, вызвавшие двусмысленность а описании границ, тем не менее, действовали недолго, сами декларации уже не считались связывающими державы до тех пор, пока три державы не смогут договориться об устройстве, более выгодном им самим. Императрица-королева, соответственно, присоединила оставшую часть Краковского воеводства (Малопольское воеводство) и весь Сандомир на левом берегу Вислы, а также расширила свою узурпацию на часть Подолья в нескольких милях от Каменьска (Kaminieck, г. Каменец-Подольский). В результате этого соглашения австрийская династия стала владеть двумя третями верхней Польши, провинциями Червонная Русь и Покутье вместе с частью Подолья от Волыни, находящейся по прямой линии от границ Силезии на западе, до округа Каменец, на востоке, расширив свою территорию более, чем на 300 английских миль, и в своей наиболее широкой части от Карпат, отделяющих Покутье от Молдавии на юге до границы с Литвой на севере, что составляет не менее двухсот миль, образуя огромную протяженность границ вместе с границами Силезии, Венгрии, Трансильвании[32] и Молдавии.
В этих уточнениях было уведомление о том, что граф де Перген[33] назначен интендантом, уполномоченным и губернатором в новых провинциях, и людям было строго приказано с готовностью и бодростью повиноваться каждому его предписанию. Их также уведомили о том, что, несмотря на то, что день, когда они должны принести клятву в верности Ее Императорскому Величеству, еще не был назначен, вскоре это будет определено, а они обязаны в это время вести себя как тихие и покорные подданные так, как если бы они уже дали клятву; в случае не соблюдения такой манеры поведения, к ним пригрозили применить наказания, как к повстанцам.
Уточнения, представленные русской Императрицей, также слабо соблюдались, как и те, что были представлены Императрицей-королевой. Она также с помощью компенсации, обмена на различные древние права, а также справедливых и неоспоримых претензий захватила следующие провинции и людей, которых она навсегда включила в свою империю; конкретно всю Польскую Ливонию (Инфлянтское воеводство); ту часть Полоцкого воеводства, которая находилась на правом берегу Двины или на Дюне[34]; все Витебское воеводство на обеих сторонах реки; все Мстиславское воеводство; верхнюю часть Минского воеводства; затем по воображаемой линии до истока реки Друец (Дружек)[35]; а также нижнюю часть той же провинции, которая протянулась с другой стороны Друеца и Днепра (Нипра -Nieper). Хотя эти границы включают обширную территорию страны, охватывая, помимо Польской Ливонии, около половины Великого герцогства Ливония, говорится о том, что размер земель с этой стороны сильно увеличился и стал включать территорию между Березиной и Днепром.
Императрица [России] не только торжественно пообещала своим новым подданым свободное и открытое исповедание их религии и гарантию их собственности, но и заявила, что, смотря на них, как на ее дорогих детей, она предоставляет им всем и без исключения одинаковые права, свободы и привилегии, каковыми наслаждаются ее прежние подданные. Взамен этих милостей и благ лишь ожидалось, что искренней любовью к своей новой стране и нерушимой преданностью такому великодушному суверену они сделают себя их достойными. Всем жителям от высших до низших в то же время предписывалось дать клятву в верности Ее Царскому Величеству в течение месяца, однако, если кто-либо из знати или землевладельцев решит не подчиниться этому, ему разрешалось в течение трех месяцев продать свои земли и свободно покинуть страну; после этого времени все непроданные земли и собственность будут конфискованы. Декларация также гарантировала евреям свободу их вероисповедания, обещала, что войска будут соблюдать жесткую дисциплину, а также приказывала, что за Императрицу и Великого Князя должно молиться во всех церквях.
Поскольку король Пруссии, как предполагалось, рассматривался как исключительная личность, король-философ и писатель, а также и как воин, от него, соответсвенно, ожидались более ясные и квалифицированные пояснения его прав, чем от других держав-участниц. Его уточнения были изданы под названием писем-патентов[36] и адресованы поименно различным орденам и сословиям, либо духовному, либо светскому, и в целом всему населению территорий Пруссии и Померании, ранее принадлежавших польским королям, а также местностям на той стороне реки Ноттии (Нотець)[37], которые ранее принадлежали Великой Польше.
В этих письмах король излагает следующие пункты, которые, как он говорит, являются фактами, печально известными тем, кто знаком с историей, а именно, что польские короли жестоко лишили собственности Померанских герцогов той части герцогства, которая называется Померелия[38]; и что они с той же несправедливостью узурпировали и присвоили себе местность под названием Новая Мархия (Ноймарк)[39], лежащую на берегу реки Ноттии (Нотець); что герцоги Штеттинские были законными и настоящими наследниками герцогов Данцигских; что последняя граница была уничтожена в 1295 году, поскольку их территории, состоявшие из этого города [Гданьска, Данцига] и Померелии, попали в руки Тевтонского ордена, из владения которого (спустя несколько лет) они перешли к польским королям; это значит, что штеттинский род лишили прав и не оставили возможности когда-либо их вернуть; и поэтому бранденбургский род сейчас является единственным наследником всех тех упомянутых герцогов.
Даже не вникая в систему северной юриспруденции, возникнет множество возражений в ответ на требования, основанные на этих принципах. Среди них мрак истории невежественных и варварских наций тех далеких времен и неопределенность в попытках проследить браки, поселения и передачи по наследству через семьи мелких лордов, имена которых вряд ли сохранились в книгах геральдики, и едва ли о них слышали за пределами их местностей, когда они были живы, что вполне очевидно. Также надо заметить, что длительное и честное владение подтверждено наиболее весомым и объективным титулом, из-за которого права могут быть потребованы из ничего; и было бы само по себе эффективно исключение каких-либо требований, возникших в темные времена и основанных на чепухе слепой древности.
Исторические факты, как бы то ни было, также сильно препятствуют этим требованиям, как и любые причины, срисованные с их природы, или мнения и обычаев человечества. Оказалось, что герцог Мествин[40], последний герцог Данцига, за четыре года до своей смерти назначил своего племянника Премислауса[41], позднее герцога, а затем и короля Польши, своим наследником, который был должен получить все его территории; другие регионы страны, получив это распоряжение, при жизни Мествина поклялись в верности Премислаусу, который, соответственно, унаследовал их после смерти последнего в 1295. Также оказалось, что ни Штеттинские, ни Вольгастские герцоги, которые владели тем, что правильно назвать Померанией, никогда не защищали свои права, хотя они их имели, и не предъявляли каких-либо претензий на эти территории, несмотря на то, что зачастую они переводили свои дела и находились уже более полутора веков под властью Тевтонских рыцарей. Стоит заметить и тот факт, что Премислаус унаследовал территорию Померелии за 122 года до того, как Фридрих (Frederic)[42], бурграф Нюрнберга и предок сегодняшней королевской семьи Пруссии, приобрел титул маркиза Бранденбурга[43] у императора Сигизмунда[44].
Также очень интересно, считалась ли когда-либо Померелия частью Германии в гораздо меньшей степени, чем вотчина герцогства Померания? Империя всегда была чересчур настойчивой касательно своих первостепенных прав, и пренебрежение ими в этом случае было бы столь же необычайным, как и молчаливая уступка герцогами Штеттинскими большей части своих владений, гарантированных им законами и конституцией. Возможно, излишне заметить, что в массе договоров, чьими сторонами в течение нескольких лет были польские короли и бранденбургские выборщики, никакого внимания не уделялось тем притезаниям, которые сейчас были предъявлены последними; что, если бы эти притязания действительно существовали, они должны были бы давно быть пресечены неоднократными и определенными уточнениями границ и территорий или же отвергнуты вместе со всеми остальными в обмен на неоценимые дары и награды, получение которых избираемый дом[45] должен был рассмотреть, беспокоясь о Республике [Речи Посполитой]; и что некоторые из этих соглашений упоминали в качестве либо сторон, либо поручителей практически все великие державы в Европе. Или же стоит предположить, что те претензии возникли из-за королевского владения герцогством Пруссия; стоит напомнить, что его право на эту провинцию основано не на лучшем праве, чем то, что проистекало от измены и вероломства Альберта Бранденбургского[46], который, в нарушение своей веры и клятвы великого магистра Тевтонского ордена, передал владения, которые с таким трудом завоевали мечом, в руки короля Польши, получив эту провинцию от него как вотчину в качестве вознаграждения за его поведение и как его долю добычи.
Король Пруссии был хорошо осведомлен о том, что упомянутые нами недостатки, как и многие другие, могут быть представлены в подтверждение характера и справедливости его требований; он, в соответствии с письмами-патентами, решился устранить один из тех, что были нами указаны, проницательно заметив, что герцоги Штеттинские никогда не отказывались от своих прав на Померелию; факт, который должен быть так охотно признан, как и то, что они никогда не требовали или не претендовали на такие права. Касательно остальных, он сделал отсылку для общества, как и для всех имеющих отношение к этому сторон, к работе[47], которая, как он говорил, тогда была в печати (но которая еще не была выпущена), в которой он предъявлял всей Европе неоспоримые доказательства своих прав, подтвержденные реальными записями, и сильнейшие аргументы, взятые из истории и права.
Мы не будем досконально изучать требования этого правителя насчет той части Великой Польши, которая находится между Драгой (Драва)[48] и Ноттией (Нотець), и, как он говорил, изначально была частью Новой Мархии (Ноймарка) Бранденбурга; права здесь, по-видимому, были основаны на похожих принципах и имели те же недостатки, как те, о которых мы уже упомянули. Из этого положения доказательств и выводов, как бы там ни было, Его Прусское Величество заключает, что «права Польши на эти провинции, исходя из их несправедливого и ужасного происхождения, не могут, согласно единодушному мнению всех цивилизованных наций, быть исправлены или дополнены длинным предписанием; однако предпочительнее, чтобы права бранденбургского дома не только на эти провинции, но и на другие крупные и важные притязания, изложенные в манифесте, оставались в полной силе и целостности».
Таким образом, установив ясность своих прав и справедливость требований, этот правитель заявил, что, поскольку ни его склонности не являются ведущими, ни другие законы не вынудили его терпеть такое множество и разнообразие актов несправедливости, он извлечет пользу из средств в его руках не только для того, чтобы вернуть провинции, которые он урвал у Польши от его герцогства Померании и Новой Мархии Бранденбурга, но и чтобы возместить себе результаты и доходы крупных провинций, получнные во время их длительного удержания ими.
С этой целью он захватил всю часть Великой Польши, находящуюся на этом берегу Нотии (Нотець); а также все территории Пруссии и Померании обеих сторонах Вислы, которыми ранее владели короли Польши под названием Польской Пруссии[49], не включая только Данциг и Торн[50]. Поскольку король абсолютно убежден в том, что Польская республика, достаточно отягощенная как его требованиями, так и условиями, их сопровождающими, уступит его правам, завершив все разногласия между ними мирными переговорами. Будучи готовым и настроенным подписать равноправные договоры, он призвал людей и приказал им добровольно подчиниться его власти, признать его своим законным королем и повелитилем, вести себя как верные и покорные подданные и воздержаться от любых взаимодействий с Королевством Польским. Как дальнейшее и немедленное заверение в своей покорности, им приказывалось преклониться и дать клятву в верности и преданности таким образом, какой будет им указан, в короткий срок до 27 сентября, хотя письма-патенты были подписаны только 13-го числа того же месяца.
При строгом и незамедлительном выполенении этих условий, жителям этих провинций обещали сохранить их имущество и права, как религиозные, так и светские, в частности, католикам разрешалось свободное исповедание их религии; и что, в целом, они должны быть настолько управляемы, что каждый здравомыслящий житель должен найти причину быть довольным и счастливым, и не найти ни единого основания пожалеть о своем выборе. Однако, если, напротив, кто-либо осмелится не подчиниться этим приказам любым действием или бездействием или же любым способом, будет признан виновным или даже просто подозреваемым в измене или неподчинении, таким преступникам, без исключения, грозили все те наказания, обычные в таких случаях.
Никакой неприкосновенности как личности, так и собственности не предоставлялось согласно письмам-патентам тем, кто из принципов чести или совести, или неприязни к иностранным законам и военному правительству вскоре покинет свою страну. Таковой должен был либо быть обвинен в ее оскорблении, либо подчиниться соглашению вместе с остальными; небольшое уважение оказывалось правам тех, кто отсутствовал, находясь в другой стране, и кто из-за кратости времени физически не смог соответствовать предписанным условиям.
То же пренебрежение к установленным правам человека было показано в австрийских уточнениях, согласно которым, никакой альтернативы не предоставлялось ни тем, кто выбрал неприятие предложенных условий, ни тем, кто даже не знал, должны ли они подчиняться собственным законам или каким-либо другим, поскольку желание графа де Пергена было единственным законом, представленным им на тот момент. Русская императрица, действительно, свободно дала три месяца тем, кто не желал подчиниться ее правлению, чтобы избавиться от своего имущества, а затем уехать, куда они захотят, впрочем, это слишком небольшой период времени, чтобы воплотить какие-либо целесообразные намерения, однако, это несет за собой хоть какую-то видимость равенства и человечности, с которыми другие две державы, казалось, абсолютно не считались. Это, тем не менее, вопросы, которые влияют лишь на землевладельцев или богатых торговцев; основная масса людей же считалась прикрепленной к земле, которую они должны были возделывать, и должна была растить рекрутов для армии. Что касается остальных, в существующей справедливой системе распоряжения правами наций и достоинствами человечества, конфискации не будут, скорее всего, основной целью в будущем.
Оригинал
Перевод и комментарии: Анастасия Баранова
[1] Станислав II Август Понятовский — последний король польский и великий князь литовский в 1764—1795 годах.
[2]
[3] Императором называли императора Священной Римской империи германской нации. В то время им был Иосиф II — король Германии с 27 марта 1764 по 1790 год, избран императором Священной Римской империи 18 августа 1765 года, старший сын Марии Терезии, до конца ноября 1780 года был её соправителем; после смерти матери 29 ноября 1780 года унаследовал от неё владения Габсбургов — эрцгерцогство Австрийское, королевства Богемское и Венгерское.
[4] Фридрих II, или Фридрих Великий — король Пруссии (1740 – 1786).
[5] Имеется в виду Екатерина II – императрица Всероссийская (1762-1796).
[6] Османская империя.
[7] Так называли императриц Священной Римской империи. Здесь имеется в виду Мария Терезия Вальбурга Амалия Кристина (1740 — 1780) — эрцгерцогиня Австрии, королева Венгрии с 25 июня 1741, королева Богемии с 20 октября 1740.
[8] Станислав II Август Понятовский — последний король польский и великий князь литовский в 1764—1795 годах.
[9] Барская конфедерация (польск. Konfederacja barska) — конфедерация, созданная по призыву краковского епископа Каетана Солтыка римокатолической шляхтой Речи Посполитой в крепости Бар в Подолии 29 февраля 1768 году в противовес Слуцкой, Торуньской и Радомской конфедерациям для защиты внутренней и внешней самостоятельности Польско-литовской республики от давления Российской империи. Конфедераты противостояли советникам короля Понятовского, желавшим ограничить власть магнатов и прекратить наиболее одиозные преследования диссидентов. Пусть вначале и неформально, но фактически барские конфедераты выступили и против самого короля.
[10] Граф, затем князь Венцель Антон Доминик Кауниц-Ритберг (1711-1794) — австрийский государственный деятель из рода Кауницев, ведавший внешними сношениями Священной Римской империи с 1753 по 1792 годы.
[11] Канцлер.
[12] Конфедераты.
[13] С сентября 1771 года Краков был захвачен русскими и королевскими польскими войсками.
[14] Каспар Сальдерн (1711—1788) — русский дипломат, действительный тайный советник.
[15] К польскому правительству Сальдерн относился чрезвычайно резко и властно, от короля потребовал письменное обязательство во всем следовать его, посла, указаниям.
[16] Имеется в виду Граф (1789), затем князь (1799) Александр Васильевич Суворов — великий русский полководец, военный теоретик, национальный герой России.
[17] Краков был взят 12 апреля 1772 г.
[18] Манифест известил Станислава-Августа известил о состоявшемся 25 июля 1772 г. соглашении между Россией, Пруссией и Австрией о разделе Польши.
[19] Отто Магнус Штакельберг — барон, потом граф, действительный камергер, дипломат.
[20] Посол Бенуа.
[21] Станислав Фердинанд Ржевуский — государственный и военный деятель Великого княжества Литовского и Речи Посполитой. Подстолий великий литовский (1759—1760) и хорунжий великий литовский (1762—1782), ротмистр панцирный (1755), генерал-майор коронной армии (1757), староста холмский. Фельдмаршал австрийской армии.
[22] Польшей.
[23] Сейчас называется «Тернополь».
[24] Скорее всего имеется в виду нынешний город Замосць.
[25] Город Хрубешув (Грубешув).
[26] Имеется в виду река Южный Буг.
[27] Червонная Русь (Красная Русь, укр. Червона Русь, лат. Russia Rubra) — историческая область в (X) XV-XVIII веках; часть Руси, расположенная на западе современной Украины и на востоке и юго-востоке современной Польши. Объединяла Русское воеводство и Белзское воеводство Королевства Польского (Галиция).
[28] Города с таким названием не существует. Слово «zabrac» переводится как «забрать».
[29] Имеется в виду река Днестр.
[30] Скорее всего, такой реки не существует.
[31] Покутье (укр. Покуття, рум. Pocuția) — историческая местность на западе Украины между реками Прут и Черемош.
[32] Трансильвания — историческая область на северо-западе Румынии.
[33] Иоганн Антон граф фон Перген - дипломат и государственный деятель Габсбургской монархии,
[34] Западная Двина.
[35] Приток Днепра.
[36] Письмо-патент - подписываемое главой государства полномочие.
[37] Имеется в виду река Нотеч (нем. Netze).
[38] Восточное Поморье (иначе — Гданьское Поморье, Померелия, Помералия).
[39] Ноймарк (нем. Neumark — «Новая марка», «Новая мархия») — историческая область на территории современной Польши, провинция Бранденбургской марки.
[40] Мстивой II — князь свецкий (около 1250—1271), гданьский и померанский (1271—1294)
[41] Пшемысл II или Пшемыслав — князь Великой Польши в Познани с 1273 года, князь Великой Польши в Калише с 1279 года, князь Малой Польши в Кракове в 1290-1291 годах, князь Восточного Поморья с 1294 года и король Польши с 1295 года.
[42] Фридрих I Бранденбургский — бургграф Нюрнберга под именем Фридрих VI и курфюрст Бранденбурга под именем Фридрих I
[43] Титулы маркграфа и курфюрста Бранденбурга.
[44] Сигизмунд I Люксембург — курфюрст Бранденбурга с 1378 по 1388 и с 1411 по 1415 годы, король Венгрии с 1387 года (один из самых долго правивших венгерских королей), король Германии (римский король) с 20 сентября 1410 года; король Чехии с 16 августа 1419 по 7 июня 1421 года (коронация 28 июля 1420 года (1-й раз), с 16 августа 1436 (2-й раз)); король Ломбардии с 25 ноября 1431 года, император Священной Римской империи с 3 мая 1433 года — являлся последним императором из дома Люксембургов.
[45] Император Священной Римской империи избирался курфюрстами.
[46] Имеется в виду Альбрехт Бранденбург-Ансбахский — последний великий магистр Тевтонского ордена и первый герцог Пруссии.
[47] Возможно, имеется в виду одна из книг Фридриха II «История раздела Польши».
[48] Драва (словен., хорв. и итал. Drava, нем. Drau, венг. Drava) — река в юго-восточной Европе, правый приток Дуная.
[49] Польская восточная Пруссия.
[50] Торунь (польск. Toruń, Торн (нем. Thorn) — город на севере Польши, на реке Висла.