The Annual Register. 1762 [5 May 1763]. Vol. 5. Chapter 4. P. 17 - 21
Причины революции в России. Царь беспокоит духовенство и военнослужащих. Разногласия с царицей. Заговор против него. Царь свергнут Сенатом. Попытки убежать. Его заключение и смерть. Царицу объявили императрицей. Ее политическое руководство. Заигрывание с народом.
С момента вступления царя [Петра III] на российский престол, ожидалось что-то чрезвычайное. Его нрав, казалось, приведет его к переменам абсолютно во всем, и он ставил перед собой два великих примера: примеры его предка Петра Первого и короля Пруссии; ожидалось, что его огромная империя еще раз практически в течение жизни одного человека примет новое обличие, обстоятельство, которое могло бы серьезно повлиять на дела в Европе. Петр Третий издал больше указов в России за несколько недель, чем мудрые и острожные государи за время долгого правления. Внушало страх, что его действия скорее управлялись безрассудным и необычным складом ума и духом инноваций, чем с помощью какого-либо стандартного и хорошо продуманного плана для совершенствования положения в его огромных владениях.
Его первые действия по восшествию на престол, и это правда, были достойны похвалы, и казались хорошо рассчитанными, чтобы приобрести для него привязанность его народа. Но если при некоторых обстоятельствах он учитывал интересы подданных, то во многих случаях он шокировал их предубеждения (shocked their prejudices); и, таким образом, он потерял то расположение, которое во всех случаях было необходимо, но особенно важно при реализации таких необычных начинаний, каковые он замыслил.
Власть царей - такая абсолютная и неконтролируемая, когда они ее исполняют, весьма слаба в своем основании. В Европе, возможно, нет правительства, которое настолько зависело бы от доброй воли и влияния тех, кем оно управляет; это требует высшего уровня бдительности и более твердой руки. Обычный порядок наследования, который был так часто нарушаем, и большие перемены в манерах, которые меньше, чем за век были введены, оставил в России слабость в сердцевине при всей видимости силы и сохранил огромные возможности быстрых и опасных революций.
Петр Третий не обращал большого внимания на эти трудности, которые для него были весьма значительными, так как он был иностранцем. Они были усилены повышенным и пристрастным вниманием, которое он, казалось, оказывал зарубежным интересам и персоналиям. Предпочтение, которое он столь очевидно отдавал сомнительной надежде на незначительное завоевание Гольштинии, больше тех крепких и ценных владений, которые остались ему в наследство от предшественницы, должно было раздражать всех политиков в его стране. Его тесная связь и безграничное восхищение тем принцем [королем Фридрихом Прусским], с которым Россия в последнее время очень долго была в состоянии ожесточенной враждебности, не могли не добавить сомнений относительно его благоразумия. Они не думали, что он достаточно принимает во внимание чувство собственного достоинства, // (p.18) выпрашивая со страстным желанием должность командующего в прусских войсках. Когда он получил ее, он оделся в прусскую униформу, устроил грандиозный праздник и выказывал все признаки чрезмерного и ребяческого удовлетворения. Он зашел в этой крайности настолько далеко, что подготовился на этой начальной стадии своего правления оставить Россию и поехать в Германию ради встречи с монархом, чьей гениальностью, чьими принципами и судьбой он так восторгался.
Хотя это действие было почти в каждом отношении крайне неразумным, оно не грозило столькими опасными последствиями, как другие шаги, которые он предпринимал в то же время. Ничего не требовало столько рассудительности и so nice a hand, как изменение сложившихся учреждений в стране. Прежде всего, должны быть благоприятные обстоятельства; или что-то очень незаурядное и выдающееся в таланте руководителя, затеявшего эти изменения, чтобы он смог преодолеть эти трудности. Последнее было как раз в случае Петра Первого, которому, несомненно, мало благоприятствовали обстоятельства; но он делал все, что позволяли ему его возможности, смелость и упорство. Военные и духовенство –всегда огромная поддержка абсолютной власти, но они, точно, последние, кого государь такого рода выбрал бы, чтобы привести в действие такие вызывающие враждебность решения. Но царь был довольно неосмотрительным, начав свое правление с провокации против этих двух сил [армии и духовенства]; военных оскорбили очевидное предпочтение его голштинской гвардии и офицерам-голштинцами, а также изменения, которые он внес, заменив мундиры на прусские, и запретив ношение тех мундиров, в которых они так часто отстаивали честь своей страны, и заслужили выдающиеся преимущества над теми, мундиры которых получили предпочтения сейчас.
Эти мелочи вызвали очень серьезные последствия. Но то, что он сделал в отношении религии, было еще более опасным. Этот принц был воспитан лютеранином; и хотя он приспособился к греческой церкви, чтобы подготовить себя к наследованию, он никогда не выражал много уважения этой религии, этим обрядам и догматам, к которым его подданные были всегда очень привязаны. Он ухватился за доходы статьи духовенства, черного или белого, епископов или причта, и в качестве компенсации предложил им жалкие пенсии в таких пропорциях, в какие его прихоть позволяла ему. Его капризное распоряжение, согласно которому борода больше не была отличительным признаком духовенства, требовало само по себе меньше времени, но было слишком обидно. Он также ввел несколько постановлений, касающихся икон и изображений в их церквях, что дало им повод подозревать, что в его намерения входит полностью поменять религию в империи, введя лютеранство.
Пока он вводил меры, чтобы охладить умы всего народа и особенно тех подданных, в хороших отношениях с которыми он был наиболее заинтересован, он не был счастлив жить в союзе со своей семьей. Он долго пренебрегал супругой, принцессой из дома Ангальт-Цербст[1], женщиной с мужским разумом, из чьих советов он мог бы извлечь пользу. Он открыто жил с княжной Воронцовой[2], племянницей премьер-министра, // (p.18) и казался страстно преданным ей, что были подозрения, что у него были мысли отправить императрицу в монастырь и возвести эту даму на российский престол. Это мнение подтверждалось тем, что он официально пренебрег провозглашением его сына, великого князя Павла Петровича, наследником. Это упущение в стране, где наследование установлено и введено в систему, не имело бы никаких последствий; точное соблюдение такой церемонии скорее выдало бы сомнения в титуле. Но природа этого правительства, так же, как и реальных указов, сделали это обязательным в России, и не соблюдение этого был определенно тревожным.
Этот несчастный правитель, унизив свою армию, возмутив духовенство, задев дворянство и отвернувшись от своей собственной семьи, не оставил себе твердого основания для власти в виде личного почитания или национальных предрассудков, но продолжил с обычной поспешностью свои перемены. В кратчайшее время против него был организован самый опасный заговор. Жестокие наказания, положенные в России для государственных преступников, только только ожесточили умы и так жестоких и черствых людей, а наказания редко удерживали их от отчаянных выходок. Разумовский[3], гетман или руководитель казаков, важная персона в этой команде, Панин[4], гувернер великого князя Павла, маршал Бутурлин[5], казначей Теплов[6], генеральный прокурор Глебов[7], барон Орлов[8], майор гвардии, и многие другие видные офицеры и первые дворяне империи были вовлечены в этот заговор, чтобы сместить с престола царя, которого теперь везде ненавидели, и, что было более губительно для него, везде презирали.
Они убедили себя, что их действия не могут быть неприятны императрице, чье поведение всегда было противоположным ее супругу. Эта государыня, находившая, что чувства ее мужа неисправимо охладели, пыталась отстоять свои отдельные и независимые интересы и права своего сына. Она поэтому усердно потворствовала чувствам русского народа, уважала его нравы и религию, так, как ее муж презирал их.
Царь так плохо служил, что этот заговор стал распространился, но царь о нем не знал, заговор хранился в строгой секретности, пока Сенат и духовенство собрались, чтобы вынести приговор о его свержении с престола. В это время императрица и он сам отсутствовали в столице, были в разных местах страны[9]. Императрица, как только она узнала, что замысел был решительно утвержден, вскочила на лошадь и поспешила в Петербург. Она немедленно обратилась с речью к гвардии, которая охотно и единогласно высказалась в ее пользу и провозгласила ее императрицей России, независимой от ее мужа. Затем она обратилась к духовенству и главам дворянства (chiefs of the nobility), которые рукоплескали ее перевороту; все отряды немедленно присягнули на верность ей, как к единственной императрице. Как только она была признана таким способом, не теряя времени, она выступила из Петербурга против императора во главе войск.
Этот государь не отказывал себе ни в чем в праздных развлечениях, // (p.20) он успокоился в самом защищенном месте, в доме удовольствия, называемом Ораниенбаум, на берегу моря, когда солдат доставил ему доклад о том, что у него забрали его царство.
Удивленный и полностью не подготовленный к такому повороту событий, он некоторое время был без сознания и полностью в недоумении, что делать. Когда он был пробужден от этого транса приближающейся опасностью, его первое решение было защитить это место с помощью его голштинской гвардии, но хотя он был удовлетворен их верностью, он сомневался в их силе и знал, что напрасно надеяться на любое действие русских в его пользу.
Ничего не оставалось, кроме побега, с помощью которого он мог бы скрыться в Гольштинии и ждать благоприятного поворота судьбы. Этот бывший повелитель сильнейших флота и армии сел на маленький корабль и с несколькими спутниками отправился в Кронштадт, но не проплыл далеко, когда ему сообщили, что его крепость была уже в руках его врагов, что все дороги к отступлению были перекрыты для него. Подавленный и потерявший надежду, он вернулся в Ораниенбаум. После коротких и бурных размышлений он решил оставить все мысли об обороне и воззвать к состраданию императрицы.
Во время похода [на Ораниенбаум] она встретила его вестников, которые передали ей письма, содержащие отречение от императорского престола, не ставящие никаких других условий, кроме возможности уехать в Гольштейн и взять с собой, как товарища по отступлению, графиню Воронцову и одного друга.
Государственные интересы не позволили императрице дать согласие на первую просьбу, да и последние пункты не очень льстили ей. Его просьбы были отклонены, и ему было приказано подписать безоговорочное отречение от престола, согласно образцу, приготовленному для него. Мало того, что у него отняли корону, он оказался убийцей своей собственной репутации: этот несчастный государь действовал с самодовольной надеждой на жизнь, подписал бумагу, провозглашавшую его неспособным управлять империей, как монарх или в любой другой должности, признававшую его недомогание, в котором он пребывал во главе всех дел и которое непосредственно повлияло на его дела. После того, как он подписал свое отречение, он оставил оружие и был заключен в тюрьму, где вскоре, в соответствии с всеобщими ожиданиями, скончался. То расстройство, которое убило его, назвали геморроидальной коликой.
Таким образом, это была очень важная революция, совершенная в один день, без пролития и капли крови. Несчастный император наслаждался властью, которую он использовал неосмотрительно и неразумно не более шести месяцев. Его жена без всякого наследственного титула стала теперь хозяйкой российской империи, и самая абсолютная власть на Земле теперь в руках избранного монарха.
Незамедлительно после этой революции появились несколько манифестов, в которых правление прошлого царя строго порицалось, разоблачались слабость его характера и злейшие замыслы, ему приписывалось даже намерение убить свою супругу. Эти манифесты в то же время // (p.21) были дополнены решительными декларациями о привязанности императрицы к подданным России, к уважению их интересов и верности религии; они все были полны простыми и пламенными восхвалениями [ее] благочестия, как должны были непременно стать чрезвычайно поучительными для тех, кому знакомы чувства чистой религии, которой великие государи обычно вдохновляются в подобных случаях.
Ничего не могло быть более умелым, чем поведение императрицы с момента ее восхождения на престол. Оно было почти во всех отношениях противоположно поведению ее мужа. Она лишила всех иностранцев доверия и службы, она выслала из страны голштинскую гвардию, и выбрала русских, чья старинная униформа была восстановлена с новым блеском и сама императрица часто снисходила до появления в ней. Духовенство было восстановлено в своих владениях и своих бородах. Она даровала все главные посты в империи коренным русским, и полностью отдалась обожанию тех людей, которым она была обязана своим восшествием на престол.
Оригинал
Перевод и комментарий: Арина Викторова
[1] Екатерина II Алексеевна Великая (Sophie Auguste Friederike von Anhalt-Zerbst-Dornburg) ( российская императрица 1762 – 1796)
[2] фаворитка Петра III – Елизавета Романовна Воронцова
[3] Разумовский Алексей Григорьевич (1709 -1771).
[4] Панин Никита Иванович (1718 – 1783).
[5] Бутурлин Александр Борисович (1694–1767).
[6] Теплов Григорий Николаевич (1717 – 1779).
[7] Глебов Александр Иванович (1722—1790).
[8] Орлов Григорий Григорьевич (1734-1783) и Алексей Григорьевич (1737 – 1807) обы были участниками переворота, скорее всего, Э.Берк имеет в виду Г.Г.Орлова, тогда капитана гвардии.
[9] Они были в окрестностях Петербурга – Екатерина в Петергофе, Петр III – в Ораниенбауме.