Конференции по проблемам изучения источников личного происхождения (июнь 2017 г.)

В июне 2017 г. состоялись две конференции, посвященные проблемам изучения источников личного происхождения (автобиографических произведений, дневников, писем), характеризующих исследовательскую работу и мировоззрение историков ХХ в. С докладами на этих конференциях выступили участники НУГ - ее руководитель доцент ШИН ФГН ВШЭ А.В. Шарова и выпускник программы бакалавриата ШИН Н.С. Морозов. Предлагаем вашему вниманию репортаж об этих событиях.

1-2 июня 2017 г. на Факультете гуманитарных наук НИУ ВШЭ по инициативе Научно-учебной группы междисциплинарных исследований автобиографии была проведена международная конференция «Автобиографические сочинения в междисциплинарном исследовательском поле: Люди, тексты, практики – II». На ней с докладом
«Неполитический дневник "левого" историка» выступила А.В. Шарова.
Историк А.Н. Савин, начиная вести дневник в 1908 г., сознательно конструировал его как описательный текст, посвященный исключительно делам Московского университета. Скептический склад ума, привычка к скрупулезному анализу источников, блестящие навыки работы с источниками по аграрной истории, - все это позволяло автору подходить к тексту своего дневника как к историческому источнику, призванному отвечать всем требованиям объективности, точности и беспристрастности. Однако историк совершенно не ожидал, что «университетский дневник» станет для его исследователей показателем и роста политического самосознания автора, и ярким свидетельством его пристрастности. Вместе с тем, на примере этого  произведения А.Н.Савина можно увидеть, как стирается образ «стороннего наблюдателя» под давлением событий, связанных с «университетским вопросом» в общественной жизни России. Через сознательно обезличенную запись событий эмоциональный настрой автора прорывается сначала с помощью обращения к иностранным языкам (фразам на латыни или французском),  потом – через выражение своих эмоций, изменение стилистики повествования. Неполитический дневник заполняется событиями политической значимости, даже не имеющими отношения к университетской жизни. Само прекращение ведения дневниковых записей стало рефлексией историка на политические события октября 1917 г.
«Университетский дневник» А.Н.Савина – яркий пример того, как в определенный момент текст вступает в противоречие с намерениями его автора, как терпит неудачу попытка автора ограничить собственное «я» в личном свидетельстве.
Однако не менее интересный и информативный образ политических пристрастий историка позволяет очертить его поэтическое творчество. Полторы сотни стихотворений, сохраненных супругой историка Е.Ф. Гнесиной, восполняют «политические» лакуны в «университетском дневнике» А.Н. Савина. И хотя Вячеслав Иванов не увидел в этих стихотворных произведениях необходимого для подлинного поэта высокого качества, он усмотрел другое, немаловажное обстоятельство. Стихотворения А.Н. Савина оказались, по его мнению,  «чрезвычайно любопытны, как лирическое свидетельство, записи впечатлений от событий политических в эпоху войн и революций».
Ю.В. Готье относил своего коллегу А.Н. Савина к числу «государственно мыслящих людей». Ощущение «краха и гибели» в августовские дни 1917 г. были присущи этим историкам в равной степени. И это ощущение нашло отражение в поэтическом дневнике Александра Савина.
…Кончается долго, постыдно стеная,
Но она умрет. И воскреснет из липкой гнили.
Но это уж будет другая,
Не та, которую мы ненавидели и любили.
Может быть, ее даже будут звать не Россия
И мы ей будем чужие, чужие.

7-8 июня 2017 г. в НИУ ВШЭ прошла Международная научная конференция «"Революция памяти": советская история в источниках личного происхождения», в организации которой которой принимали участие Международный центр истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий НИУ ВШЭ при содействии Центра высших исследований Холокоста имени Джека, Джозефа и Мортона Мэндел при Мемориальном музее Холокоста (Вашингтон, США), Центра по изучению России, Кавказа и Восточной Европы (Париж), Центра франко-российских исследований в Москве и Фонда семьи Блаватник (см. информацию о конференции: https://www.hse.ru/war/news/206860352.html). 8 июня А.В. Шарова представила на ней доклад «Голос историков versus голос власти: переписка советских и английских медиевистов 1940-1950х гг.».
При работе с таким специфическим источником личного происхождения, как эпистолярное наследие, исследователь традиционно сталкивается с целым набором стандартных проблем. Однако когда речь идет о переписке советских ученых с их зарубежными коллегами, анализ источников приобретает особые специфические черты.
Исследователь в первую очередь вынужден считаться с той практикой организации контактов с зарубежными коллегами, которая существовала в СССР в 1940-1950х гг. Это и контроль соответствующих органов государственной власти и партийных инстанций, и, что становилось нередко решающим, тот самоконтроль, который устанавливали для себя советские авторы переписки. Подчеркнем, что подобная переписка, которая далеко не всегда инициировалась советскими учеными, в нашем случае, историками, проходила нередко при полном осознании советской стороной того факта, что личная встреча и свободное общение с зарубежными коллегами не могло бы состояться никогда.
Другое немаловажное обстоятельство заключалось в том, кто именно являлся адресатами советских историков: ученые капиталистических или социалистических стран, «буржуазные» историки или близкие по настроениям (или по политической принадлежности) «прогрессивные»  ученые, а то и историки-коммунисты. Однако логика коллегиальных и дружественных отношений, которые развивались в ходе переписки, а, иногда, и с помощью личных встреч, и практика политических и, в частности, внешнеполитических интересов советского государства совпадали далеко не всегда. Менялась послевоенная политика, и бывшие союзники становились если не врагами, то, по крайней мере, подозрительными в своих симпатиях к марксизму и СССР. В этом случае переписка с ними становилась не просто нежелательной для советского ученого, но и напрямую опасной. Не менее опасной такая переписка была и в случае развязывания против конкретного ученого или направления, к которому он принадлежал, кампании партийной или «научной» критики. В этом случае контакты с зарубежными специалистами становились не просто нежелательными, но напрямую опасными.
Наконец, для отечественной исторической науки, особенно после серьезного политического перелома, каким стал XX съезд, стали сложными для обсуждения с зарубежными коллегами некоторые вопросы, какие ранее относились к разряду обязательных методологических установок, непогрешимых концепций. Зарубежные коллеги ожидали свободы в советской науке и быстрых перемен, а советские историки не всегда были властны их приблизить или осуществить. Поэтому иногда советский автор переписки вновь оказывался перед серьезной проблемой: как он мог оправдать охранительные действия своих же коллег по историческому цеху в глазах зарубежных «прогрессивных» историков, когда сам вовсе не был склонен поддерживать официальную позицию.
Изучая эпистолярное наследие историков, мы встречаемся с ситуацией, когда авторитетным историкам «спускают сверху» тексты, которые они должны реализовать в качестве своих ответных писем или, что тоже нередко, компетентные органы проверяют ответы, которые даются на некоторые «острые» письма зарубежных коллег.
Так или иначе, эпистолярное наследие историков создает портрет сложных взаимоотношений советских ученых не просто с внешним научным миром, но, в первую очередь, с советской властью и ее институтами.

9 июня на студенческой секции этой конференции (https://www.hse.ru/war/news/207004569.html) выступил Н.С. Морозов. Он сделал доклад «"Новая история" в судьбах ее творцов: Н. М. Лукин и Г. С. Фридлянд», в котором осветил историю создания советского учебника "Новой истории" через призму судьбы ее составителей.