The Annual Register. 1774 [30 August 1775]. Vol. 17. The History of Europe. Chapter 2. P. 11 - 22
Восстание Пугачева. Напрасно обещанные крупные награды за его поимку. [Пугачев] провозглашает себя защитником секты Фомы и религиозной свободы в целом. Генерал Бибиков выступает с армией для подавления повстанцев. Пугачев разбит, осада Оренбурга снята. Повстанцы терпят несколько поражений; в итоге Пугачев вынужден бежать к башкирам в поисках убежища. Восстание все еще продолжается, самозванец чинит страшные жестокости. Он атакует Казань, но терпит поражение; русская армия теснит его. Повстанцы наконец окончательно разбиты и уничтожены, и Пугачев, перейдя Волгу, вынужден умертвить собственную лошадь, чтобы спасти свою жизнь. Несколько заключенных из числа казаков, спасая свою жизнь, отыскивают его убежище и выдают его графу Панину. Пугачева привозят в Москву в железной клетке. Польша. Ожесточенные споры на предмет Постоянного совета. Непрекращающиеся вторжения австрийцев и пруссаков на территории, оставленные за Польшей. Бои между прусаками и поляками. Делегация наконец принимает решения относительно постоянного совета, будущей системы управления, по вопросам, связанным с королем, доходами и военными. Вопрос о границах по-прежнему неразрешен. Положение Данцига.
Восстание Пугачева длилось дольше, чем можно было ожидать, учитывая множество поражений, которые потерпели повстанцы. По тем пустынным и обширным регионам, точные границы которых едва известны и при сравнении территории которых громадные королевства Казани и Астрахани кажутся лишь провинциями, разбросано несколько маленьких этносов, зачастую различающихся в верованиях, нравах или языке и настолько разделенных пустошами и другими естественными препятствиями, что, хотя в целом они в некоторой мере находятся под властью одного правительства, часто выходит так, что они крайне мало знают друг о друге. Подобные ситуации, подобное разнообразие народностей, пребывающих в невежестве и обитающих на столь безграничных пространствах, открывают широкие возможности для приключений, появления самозванцев, бегства от преследований и возобновления восстаний и войн, что неведомо небольшим государствам и цивилизованным нациям.
В предыдущем выпуске мы поведали о том, что вскоре после начала Пугачевского восстания Петербургский двор издал манифест, предостерегающий народ от уловок и обманов самозванца. Также было назначено вознаграждение в 100 000 рублей вместе с орденами всех достоинств всякому, кто выдаст Пугачева, живого или мертвого. В столь отдаленных районах это были огромные деньги, а шанс снискать покровительство императорского двора со всеми обещанными почестями был, кажется, настолько соблазнительным для каждого, что ему невозможно было сопротивляться, однако среди диких народов определенные законы чести ценятся так высоко, что из многих тысяч варваров, защиту у которых все время был вынужден искать Пугачев, //(с. 12) ни один не опустился до того, чтобы принять эти награды ценой предательства, несмотря на то, что его злоключения, поражения, бегство, а также мрак ночи и пустынные местности предоставляли для немало возможностей для его поимки.
Поначалу повстанцам сопутствовал значительный успех, и, пользуясь своим большим численным преимуществом, они окружили некоторые подразделения регулярных войск, которые были впопыхах мобилизованы для противостояния им. В ходе боев погибло несколько известных русских офицеров; также повстанцы жестоко уничтожили всех тех, кто имел несчастье попасть к ним в руки. Они овладели несколькими важными пунктами в тех местах и долгое время осаждали Оренбург – столицу одноименной губернии[1]. По более поздним данным, у повстанцев был большой артиллерийский обоз, хотя нет никаких свидетельств о том, каким образом они его раздобыли. Вообще, несмотря на искусность и смелость его замыслов, Пугачев, как кажется, не был одарен ни большим воинским талантом, ни теми героическими качествами, которые, как бы ни были жестоки в своем проявлении, обладают чудодейственной силой, властью над умами людей и очень часто влекли за собой удивительные революции ( revolutions ) в той части света.
Пугачев, помимо того, что выдавал себя за Петра III[2], был достаточно умен, чтобы понять, насколько выгодным будет для достижения его целей смешение религиозных верований, или суеверий, с политическими мотивами, которые способствовали бы разжиганию революции. Ересь (или то, что этим именем называли), которая вспыхнула в России за много лет до этих событий, открывала большой простор для воплощения его замысла. По-видимому, священник по имени Фома[3] был заживо сожжен в Москве в 1715 году за попытку, по его словам, исправить русскую религию. Как часто бывает в подобных случаях, огонь, уничтоживший мученика, противоположным образом подействовал на его идеи, живо сохранив их в памяти людей до сих пор. В некоторых губерниях довольно велико число сторонников новых доктрин, которые тяготятся необходимостью подчиняться на формальном уровне канону официальной национальной церкви.
Для привлечения на свою сторону этих людей и вообще всех тех, кто считал себя движимым духом изменений, Пугачев, желая получить поддержку, издал манифест, в котором провозгласил себя поборником и защитником не только учения Фомы, но и религиозной свободы вообще. Для того чтобы произвести впечатление на невежественные умы, Пугачев велел нести впереди своего войска изображение мнимого мученика: его портрет и топор, которым были отрублены его руки перед тем, как он был сожжен. Был даже найден некий самозванец, выдававший себя за Фому. Он ежедневно проповедовал народу, излагая учение своего предшественника, горестно сетуя на несправедливость наказания, которое он претерпел, и тяжести перенесенных им мучений. Играя таким образом на жалость своих слушателей, он заводил речь о незаконности существующего правительства //(с. 13) и распространялся о гнусности императорского двора, особенно делая упор на несправедливости шедшей тогда войны с Портой, из-за которой – помимо ее несправедливости вообще – империя была опустошена и тысячи людей погибали каждый день. Эти проповеди до такой степени воспламеняли умы слушателей, что те уходили от него с яростными возгласами, объявляя себя защитниками Бога, Петра III и Фомы.
Двор был до такой степени встревожен этим восстанием, что, несмотря на отдаленность его эпицентра, там посчитали необходимым стянуть несколько полков к окрестностям столицы. В то же время генерал Бибиков[4] был послан во главе 15-тысячного отряда для усмирения повстанцев. Поскольку время года способствовало этому[5], большая часть войска, включая обозы и артиллерию, двигалась при помощи саней. В начале года произошло несколько небольших боев, о которых мы не знаем ничего, кроме того, что повстанцы в большинстве случаев – если не в каждом – были побеждены. Осада Оренбурга, однако, продолжалась вплоть до наступления весны, пока на помощь крепости не пришел князь Голицын[6], командовавший войсками под руководством Бибикова. Пугачев со своими силами разместился в находившимся под его контролем укрепленном пункте под названием Татищева крепость. Она отстояла от Оренбурга на 24 мили и находилась прямо на пути князя, шедшего на подмогу городу.
Столь выгодная позиция повстанцев не помешала Голицыну напасть на них. В итоге 25 марта произошло кровавое сражение, в котором они были полностью разбиты. 2000 восставших было убито, 3000 взяты в плен. Также они потеряли 36 пушек. Потери противоположной стороны были сравнительно небольшими: 200 человек убитыми и 600 ранеными. Сам Пугачев едва сумел скрыться.
В результате этой победы жители Оренбурга были освобождены от тех тягот, которые они испытывали во время долгой блокады города, длившейся в течение 5 месяцев. Как бы ни была неумело организована эта осада, она, должно быть, причинила им немало бед. Нельзя представить большей радости, чем ту, с которой встретили в Петербурге известие об этой победе. Она рассматривалось здесь как решающая, положившая конец восстанию. Награды, которые были пожалованы губернатору Оренбурга и всем тем, кто противостоял повстанцам, красноречиво свидетельствуют об отношении двора к этому событию[7].
Однако, хотя Пугачеву и было нанесено поражение, он не был окончательно повержен. Через несколько дней он вновь объявился во главе большого войска на берегах Яика, где, однако, потерпел такое тяжелое поражение в сражении с [отрядом] князя Голицына, что вместе с ним спастись бегством смогли лишь 14 человек. Во время этого сражения большинство его главных соратников были взяты в плен, включая членов своеобразной канцелярии, созданной Пугачевым. Как сообщали, третья схватка произошла довольно скоро после этой и принесла примерно такие же результаты. Говорят, что после одного из этих поражений самозванец сумел бежать лишь благодаря резвости своего коня и в одиночестве прибыл в страну башкир. Можно было ожидать, что они выдадут его, так как их, как татар-мусульман, едва ли заботил вопрос престолонаследия. Также они не испытывали влияния // (с. 14) религиозных принципов и суеверий, объединявших ряды людей Пугачева.
Между тем, после смерти генерала Бибикова[8] под Оренбургом, командование императорскими войсками перешло к князю Голицыну, который с большим усердием продолжил преследование повстанцев и их главаря. Мы практически ничего не знаем о предпринятых противоборствующими сторонами действиях в течение продолжительного времени после этого. Также неизвестны и пути перемещения преследователей и преследуемых в этих бездорожных районах. Некоторые из мятежников удалились во внутренние регионы Сибири, где вызвали новые сложности и встревожили правительство, угрожая рудникам. Известия об их главаре появлялись поочередно на берегах таких больших рек, как Волга, Яик[9] и Илек[10]. По временам говорили даже, что он одерживал победы над императорскими войсками.
Пережитые им несчастья в сочетании с природной дикостью его характера привели к тому, что самозванец стал чудовищно жесток. Весь его гнев был направлен главным образом на представителей дворянского сословия, которых он массово беспощадно убивал независимо от возраста или положения человека. Сообщали, что более тысячи дворян обоих полов и всех возрастов стали жертвами его неумолимой мести. Среди них наибольшую жалость и сострадание вызывает замечательный почтенный господин в возрасте 110 лет, состоявший в близком родстве с фельдмаршалом графом Паниным[11]. Он уже давно отошел от светских и военных дел и жил частной жизнью в своем поместье около Казани. Духовенство разделило участь дворянства, и поместья, принадлежавшие представителям обоих сословий, были разорены везде, где только появлялся самозванец. Разрушительные действия быль столь страшны, что потери графов Салтыкова и Шувалова были оценены приблизительно в 200 000 рублей у каждого. Некоторые же владельцы рудников понесли и гораздо более серьезные убытки.
Тем временем командование армией, противостоящей повстанцам, перешло в руки графа Панина. Пугачев же внезапно подошел к Казани, и гарнизон, находившийся под командованием губернатора Брандта и коменданта Потемкина[12], едва успел отступить в крепость, где был тут же атакован восставшими. Яростный приступ крепости продолжался в течение 8 часов, и вряд ли бы она продержалась дольше, однако, к счастью, полковник Михельсон и майор Дуве (в оригинале ошибочно: Dure ), командовавший отрядом в армии графа Панина, прослышав о движении повстанцев, выступили против них и прибыли на подмогу городу в наиболее трудный момент. Это произошло 15 июля. Подошедшие офицеры без колебаний атаковали армию мятежников. В этот же момент гарнизон внезапно провел решительную вылазку, и под натиском двойной атаки войско Пугачева пришло в смятение и обратилось в бегство.
И хотя царское командование неотступно преследовало повстанцев, условия, в которых оно должно были это делать, были таковы, что противники вновь столкнулись лишь спустя более чем месяц. Наконец, 25 августа, после утомительного перехода через пустынные окрестности Саратова, императорские войска настигли бунтовщиков между Царицыном и Астраханью и окончательно их разгромили. Повстанцы потеряли всю свою артиллерию, боеприпасы и обозы. Сам Пугачев // (c. 15) с трудом смог скрыться с маленькой бандой приблизительно в сто человек, которые, как казалось, по-прежнему хотели разделить его незавидную судьбу.
Эта схватка, однако, была заключительной. Повстанцы были теперь полностью разбиты и рассеяны, и хотя они имели поддержку в окрестных землях, они так и не смогли вновь объединиться и наладить руководство своими силами. Сам Пугачев переправился через Волгу и бродил несколько дней по окрестным землям, терпя всевозможные мучения, которые могут доставить нехватка еды и прочие лишения. Питаясь какое-то время корнями и другими дикорастущими растениями, он в итоге был вынужден убить своего коня, чтобы выжить.
Та добродетель, которая до сих пор удерживала [казаков] от сулящего награду предательства, оказалась поколебленной под страхом смерти. Несколько яицких казаков предложили разыскать своего главаря и доставить его живым при условии, что их помилуют. Это предложение было охотно принято, и казаки, выступив вместе с русским офицером и несколькими гусарами, через несколько дней привели Пугачева, связанного по рукам и ногам, в штаб к графу Панину.
Этот поверженный человек, в его нынешнем прискорбном положении, упорно сохранял мрачное молчание. Он был доставлен в Москву в железной клетке, причем были приняты все возможные меры, чтобы не позволить ему совершить самоубийство. В течение нескольких дней он отказывался от пищи, однако смотрители нашли средства заставить его есть. Во время последовавших затем в Москве дознаний, он, как говорят, то ли притворялся сумасшедшим, то ли всерьез дошел до состояния жалкого исступления, в котором упорствовал в своих притязаниях на империю и строил на этих притязаниях всю свою защиту в суде.
Стоит, однако, понимать, что через стены, в которых проводятся эти дознания, факты доходят с большим трудом, и что отчеты, которые даются ради удовольствия публики, имеют изменчивый характер и во многом определяются преследуемыми в данный момент целями. В письме, написанном по этому случаю императрицей к французскому королю, она, сообщив ему, что зачинщик бунта находится в ее власти, говорит: «Я сохраню его показания в тайне, чтобы они не усилили позора тех, кто подстрекал его». В этом решении, несомненно, проявляются рассудительность и великодушие [императрицы], но оно в то же время свидетельствует о том, что Пугачев был только лишь орудием и что источники восстания нужно искать где-то еще.
Теперь повстанцы повсеместно вернулись к своему обычному образу жизни. Губернии, в которых Пугачев имел поддержку, уже и так находились в полном разорении, так что их жители вряд ли нуждались в более тяжком наказании по сравнению с тем, которое они сами на себя навлекли. Несколько показательных расправ было, разумеется, совершено – в тех местах, которые наиболее заметным образом проявили свое недовольство. Но мы не считаем, что жестокость была чрезмерной, а число осужденных жертв огромно. Между тем в тех пустынных землях разразился жестокий голод, и правительству стоило немалых трудов и сил послать туда зерно и продукты // (с. 16) из складов, находящихся в Москве и других местах, чтобы спасти людей от неминуемой смерти. Поскольку этих ресурсов было недостаточно для того, чтобы хоть сколько-нибудь долго обеспечивать провизией эти регионы, впоследствии были разработаны другие меры по предотвращению голода.
Таким образом, императрица Екатерина провела и завершила опасную и масштабную войну, охватившую обширные территории Европы и Азии, с честью для себя и величайшей славой для своей страны. В то же время, пока она была так глубоко погружена в противостояние с врагом, который многие годы казался непобедимым и в течение столь долгого времени угрожал всему христианскому миру, ей в равной степени удалось оказать сопротивление и подавить пугающее и опасное восстание, которое угрожало жизненно важным образующим империи. В первом случае она превзошла славу Петра Великого, смыв позор, который он навлек на себя на берегах Прута[13], и таким образом достигнув успеха на том единственном поприще, на котором он сделать этого не сумел.
Страна, в прошлом называвшаяся Польшей, какие бы новые имена ей сейчас ни давали и на какие новые части ни делили, последнее время имела счастье не вызывать сострадание людей какими-либо особенными или тяжкими бедствиями. Каким бы разрушенным государством она ни считалась, это прекращение кровопролития и разорений после всех перенесенных ею невзгод должно расцениваться (оставляя за скобками все другие последствия) как великое счастье для всех населяющих ее людей. Какой бы сейчас ни стоял над ними правитель, они все же будут находиться под защитой хоть какой-то власти, если не сказать закона, от жестоких и неконтролируемых проявлений произвола, а также освободятся от этого неизбывного бремени несчастий и ужаса, которое сопутствует государству, не способному обеспечить защиту жизни, собственности и чести.
В прошлом году мы показали, что власти государств, участвовавших в разделе Польши[14], были в высшей степени заинтересованы в формировании нового правительства под названием «Постоянный совет», вследствие чего их министры, служившие в Варшаве, пристально следили за этим процессом и стремились его ускорить. Делегация, которая исполняла полномочия сейма, была очень враждебно настроена к этой новой системе управления, и ни угрозы общего характера, ни личная жестокость прусского министра не могли заставить поляков принять проект реформы в его исходном виде или хотя бы сделать его приемлемым в какой бы то ни было другой форме. С обеих сторон были предложены различные поправки; Пруссия также пыталась различными способами склонить большинство делегатов на свою сторону. И вокруг всех этих вопросов в Варшаве шли переговоры и плелись интриги. Не так легко понять, находясь вдалеке от места событий, какую роль играл король[15] и все те, кто разделял его интересы, в ходе этого дела. Также неясно, исходя из дошедших до нас оценок, было ли их поведение одинаковым [на протяжении рассматриваемого отрезка времени]. В последнее время, однако, кажется, что они по крайней мере уступили, чтобы избежать военного противостояния.
Споры на эту тему зашли в делегации так далеко, а перебранки между некоторыми ее членами и иностранными министрами велись с таким жаром и ожесточением, //(с. 17) что последние не единожды покидали заседание в гневе. [В итоге] 23го апреля прусский уполномоченный представитель сделал заявление, что, если решение по Постоянному совету не будет наконец принято в определенный день, который он потом назначил, задержка или отказ от его принятия будут расценены как объявление войны. Эта угроза, однако, не возымела пока никакого действия, и споры оказались столь же ожесточенными, а итоги столь плачевными, как и прежде.
В ходе этих обсуждений некоторые делегаты, с большим прискорбием посетовав на бедственное положение своей страны, очень красноречиво и убедительно показали гибельность проектируемого органа власти в любой из предлагаемых форм; далее они продемонстрировали, что зло, которое явилось бы естественным и неизбежным следствием в случае его установления, должно быть столь же разрушительным, что и то, что им грозит в случае неповиновения. Однако, дабы все-таки избежать противостояния с более могущественной силой, были выдвинуты и другие решения, новые [компромиссные] проекты устройства правительства, некоторые из которых, как тогда надеялись, не будучи все-таки столь гибельными для Польши, удовлетворили бы все три двора, в определенной степени отвечая интересам каждого из них. Наиболее подходящим из этих проектов, как представляется, было предложение создать Постоянный сейм взамен Постоянного совета. Он должен был состоять из членов, избираемых каждые два года от разных княжеств. Предполагалось, что он будет функционировать на постоянной основе, за исключением избирательного периода. Время от времени заседания должны были прерываться в тех случаях, если это было необходимо при данных обстоятельствах. Этот компромиссный проект был решительно отвергнут министрами “стран-участниц Раздела”, которые начали прибегать к тем же угрозам, что и раньше.
Между тем Австрия и Пруссия, презрев последние договоренности, вновь вторглись на остатки территории, принадлежавшей Польше, что не только вызвало еще более ожесточенные споры между делегатами и министрами вторгшихся стран, но также заставило первых с горечью убедиться в том, что никакие договоренности и соглашения не обеспечат их стране спокойствия и безопасности.
Страны-захватчицы в действительности искажали смысл договоров, преследуя цели, диктуемые алчностью, стремлением к власти и несправедливостью. Они потребовали не только все те реки, которые были признаны границами, вместе с противоположными берегами, но также настаивали на том, что границы должны проходить по прямым линиям, проведенным от истоков к устьям этих рек, и что все земли, оказавшиеся между этими линиями и руслами рек, должны рассматриваться в качестве их владений. Сходным образом они заявляли о своих правах на обладание селениями и округами, через которые проходили проведенные ими линии, устанавливая для них те границы, которые они считали наиболее подходящими для себя.
Поскольку раз проявленная слабость всегда порождает новые случаи угнетения, то и произошедшие в этот раз вторжения, проводимые под личиной законности, привели к захвату целых округов, не прикрываемому никакой видимостью закона. //(с. 18) Ранней весной прусские солдаты заменили в Познани (городе, находящемся на реке Варте и являющемся столицей одноименного княжества в провинции Великая Польша) польский герб на прусский и разместили войска своего государя на ее территории. За этим оскорблением тут же последовали другие. В Великой Польше был захвачен довольно большой район. Крестьяне Жемайтии[16], готовые на любую альтернативу своим господам, поддались на подстрекательства, восстали против них и признали власть иноземного правительства. В Куявии[17] был написан и издан мандат, согласно которому жителям округов Калиш ( Kalisch ) и Иновроцлав запрещалось как-либо демонстрировать лояльность своему суверену и платить деньги в его казну. Они должны были ожидать прусских комиссаров, назначенных для этих сборов. За это им гарантировалась полная компенсация нанесенного ущерба и покровительство.
Полковник Крацевский, служивший в Великой Польше, оказал решительное сопротивление этим проявлениям агрессии и не только отказался покинуть свой пост по приказам прусских офицеров, но также имел смелость в нескольких местах сорвать прусских орлов и вернуть герб Польши. Его действия привели к нескольким стычкам, но прусские солдаты, казалось, не знали, как действовать до получения новых приказаний. Наконец распоряжения были отданы, и генерал Лоссов ( Lossow ) выступил во главе большого отряда и потребовал от Крацевски передать Kompiela и Slupza прусским войскам. Этот приказ был отвергнут столь же решительно, как и был отдан, что привело к ожесточенному сражению 27 июня, в котором пруссаки потеряли двух именитых офицеров; самому генералу Лоссову едва удалось избежать гибели. Поляки бились отчаянно, но, так как они заметно уступали в силе и численности, большая часть их войска была убита или взята в плен. Как сообщается, Крацевски умер от ран. Это применение насильственных мер, которое противоречило последним договоренностям, вновь привело ко всеобщему смятению и вызвало волнения в народе, а также скорбь и уныние у тех, кто остро переживал несчастья, постигшие их страну. Оно также предоставило делегатам возможность отказаться от разработки проекта Постоянного cовета до тех пор, пока не будет восстановлен порядок и не станет известно, какие требования будут выдвинуты в дальнейшем и когда прекратится насилие.
Австрийцы тоже потрудились и провели похожие акции со стороны Подолии[18], однако кровопролития не произошло ввиду того, что никто не оказал никакого сопротивления. Пока это все происходило, великий коронный гетман, граф Браницкий[19], который одно время занимал пост министра – хотя и не очень видного – при Петербургском дворе, написал туда письмо с выражением недовольства действиями Пруссии. То, как он изобразил сложившуюся ситуацию, так подействовало на императрицу, что она лично написала прусскому королю письмо по этому вопросу. Оно было сформулировано таким образом, что из него ясно следовало, что императрица была вовсе не безразлична к происходящим событиям. Прусский король утверждал в ответном письме, что он действовал, сообразуясь исключительно с // (с. 19) принципом справедливости и своими непреложными правами, и что он более всего желает определить границы на такой справедливой и твердой основе, чтобы поводов для жалоб вовсе не возникало. Пока что это вмешательство столь влиятельной особы сумело предотвратить дальнейшие боевые действия.
Мы знаем, что вскоре после этого в Делегации возобновилось обсуждение вопроса о Постоянном совете и что ее члены также перешли к обсуждению базовых принципов, на которых должна быть основана будущая система управления . Особое внимание было уделено правам короля, его частным доходам, доходам государства в целом, вопросам о численности регулярного войска, а также о полномочиях, которыми должны быть наделены великие гетманы Польши и Литвы. Это обсуждение оказалось довольно сложным и запутанным ввиду наличия общих и частных интересов, прав и привилегий этих двух стран, которые с некоторыми оговорками образуют все же единую державу, а также необходимости решения вопросов о распределении между ними власти или соотношении долей расходов, которые они будут нести. Дело осложнялось тем, что каждый раз возникала необходимость в новых подсчетах и корректировании тех или иных соотношений по причине того, что обе страны понесли территориальные потери. Неопределенность же того, какая территория за кем оставалась, приводила все дело в страшный беспорядок.
Однако вмешательства тех стран, от малейших прихотей которых зависела судьба Польши и которые могли как допустить существование здесь какого-нибудь правительственного органа, так и вовсе воспрепятствовать этому, оказалось достаточно для устранения всех сложностей. Таким образом, мы видим, что Делегация в течение августа и сентября практически справилась с той сложной задачей, которая стояла перед ней. Между тем созыв сейма, который должен был состояться 6 мая, был отложен до тех пор, пока делегаты не вынесут решений по всем вопросам и не будет получено их одобрение со стороны стран-участниц Раздела в качестве окончательного утверждения.
8 августа положения об учреждении, форме и сферах ответственности Постоянного совета были сначала разработаны и подписаны членами Делегации. Совет должен был состоять из 40 членов и иметь три ступени: первую занимает король, затем идут Сенат и представители знати. Члены Совета избираются на вальных сеймах преимущественно путем голосования. Они вступают в свои властные полномочия в перерывах между созывами сейма. Король является несменяемым главой Совета; в Сенат входят great officers, или министры, и члены, избранные этим органом; и the equestrian order (члены рыцарского ордена) должны быть настолько равны, насколько то позволяет нечетное число 39. Соразмерные цифры для Польши и Литвы также точно определены.
Постоянный совет состоит из 4 специализированных департаментов, первый из которых ответственен за сбор информации о всех тех вопросах, которые обыкновенно вставали перед королевскими маршалами, или касающихся Литвы. Второй отвечает за все связанное с охраной правопорядка, и все подчиненные департаменты должны отчитываться перед ним. Третий департамент – военных дел, полная и непосредственная власть над которыми поручается // (с. 20)великому гетману. Он в свою очередь обязан в установленное время предоставлять [департаменту] свои отчеты и донесения. В попечении же четвертого департамента находятся сношения с иностранными государствами.
В Делегации также родилось предложение предоставить диссидентам право участия в Постоянном совете, но, хотя и могла быть надежда, что общие для всех страдания и бедствия объединят между собой все партии и фракции, все же [сословные] предрассудки были по-прежнему столь сильны, что оно было отвергнуто практически всеми. И когда мы вспоминаем, что две из трех великих держав-участниц Раздела не называли никакого иного предлога и повода для вмешательства в польские дела, кроме как желания защитить диссидентов и восстановить их гражданские права; когда мы вспоминаем их заявления и официальные документы, согласно которым ввод войск в [чужую] страну, последовавшие за этим длительные войны и пролитые реки крови не имели никакой другой допускаемой ими самими причины и основания, можем ли мы не изумиться и подавить наше негодование, видя, что эти люди, диссиденты, были просто использованы в качестве предлога для удовлетворения чужих амбиций и аппетитов, видя, что сейчас, когда все произошло ровно так, как эти державы желали, когда их указ стал непререкаемым законом для несчастных поляков, вопрос о диссидентах отложен в сторону и забыт? Не стоит слишком удивляться тому, что поляки не будут питать к ним особой любви как в какой-то мере к причине, во-первых, разорения их страны, во-вторых – ее раздела между иностранными державами.
Делегация также приняла следующие важные решения. Республика [Речь Посполитая] предоставляет королю в качестве компенсации за потерянные им доходы ежегодные выплаты в размере 5 миллионов польских флоринов (что составляет почти 300 000 фунтов стерлингов), куда входит и миллион, предназначенный для содержания его охраны. Она также обязуется выплатить все его долги, составляющие 7 миллионов флоринов. Она передает ему в наследственное владение 4 starosties (поместья с замками и окрестными районами, им принадлежащими). Кроме того, предусматривается возмещение тех средств, которые король заранее вложил в развитие государства, [не успев получить результат]. Также было решено, что фиксированный доход республики должен быть повышен до 33 миллионов флоринов и что регулярная армия должна состоять из 30 000 боеспособных мужчин.
Мы должны здесь отметить, что, если мы не введены в заблуждение относительно стоимости польского флорина, который мы оцениваем в 1 шиллинг и 2 пенса, то эти огромные доходы, равные почти 2 миллионам фунтов стерлингов, были не по силам Польше даже в ее лучшие времена. Также стоит сказать, что всеми этими постановлениями, которые служат на благо короля, делегация создала ему такие благоприятные условия, что почти не остается сомнений в том, что его интересы особенно защищались державами-участницами Раздела. Это обстоятельство может пролить свет на ту легкость, с которой вопрос о Постоянном совете и другие проблемы были решены на этом собрании. В самом деле, нет ничего удивительного в том, //(с. 21) что в условиях столь страшного крушения люди стремились отвоевать у бушующего моря обломки разрушенного корабля и были вынуждены пытаться утешать себя небольшими частными радостями, ибо участь, выпавшая им в общественной жизни – это лишения и бедствия.
Участие, которое король Пруссии в этих обстоятельствах принял в несчастьях жителей Польши, настолько любопытно, что мы не можем оставить этот факт без внимания. Император через своего Варшавского министра М. Бенуа высказался категорически против расквартировки тридцатитысячной армии, считая это жестоким и невыносимым гнетом, бременем, которым неправильно отягчать людей в их нынешнем состоянии. Чем более мы задумываемся об устроении его собственного государственного аппарата, тем более мы должны восхищаться состраданием и милосердием, проявленными им в данном случае.
Отдавая должное русской Императрице, нам стоит заметить, что после завершения боевых действий в Польше ее поведение по отношению к этой стране было определенно более справедливым, сдержанным и умеренным, чем у других стран участниц раздела. Не было бесконечных новых требований, не было постоянного изнурения и ограбления людей. [Имея власть над другими], сама она подчинялась положениям заключенных соглашений, а для других была их посредником и защитником. И нет сомнений в том, что именно благодаря ей удалось избежать еще больших жестокостей, чем те, которые уже повергли человечество в ужас. Столь же очевидно то, что нынешний раздел Польши явно не входил в изначальные планы императрицы и что она была ведома различными обстоятельствами, которые вынудили ее предпринять действия, повлекшие за собой разрушение Польши.
Вскоре после заключения мирного договора с Турцией русская Императрица простила польскому королю долг в 250 000 рублей в качестве компенсации за те его владения, которые оказались в ее руках. Это первая и, возможно, последняя компенсация, о который мы слышим в связи с Польшей.
Нет более наглядного свидетельства состояния людей, проживавших на тех территориях, которые были переданы участникам раздела, чем поведение евреев. Евреи, долгое время составлявшие весьма значительную часть населения Польши, ежедневно целыми толпами покидают те территории, которые по разделу принадлежат Австрии и Пруссии, и отправляются в поисках прибежища и защиты в российский провинции. И это притом, что российское правительство никогда не считалось мягким, даже в сравнении с другими.
В начале года Делегация назначила комиссаров, которые должны установить очень четкие и точные границы между территориями республики и стран-участниц раздела, чтобы предотвратить любые конфликты по этому вопросу и даже саму возможность их появления. И хотя эти комиссары проводили регулярные встречи с аналогичными представителями венского и берлинского дворов, требования последних были столь велики, что они постоянно расходились, не достигнув никакого результата. Так что вопрос о границах остается столь же далек от урегулирования, что и в первые день переговоров. // (с. 22)
Поскольку абсолютная терпимость в вопросе вероисповедания является на данный момент одним из базовых принципов петербургского двора и поскольку как политические соображения, так и справедливость требуют обеспечения безопасности и удовлетворенности для новых польских подданных, Императрица учредила епископство с латинским обрядом в Могилеве, которому должны подчиняться все католики на этих больших территориях. Сюда был назначен викарный епископ Вильно. Для поддержки же его пастырского достоинства ему было передано 10 000 крестьян.
Никаких существенных изменений не произошло с Данцигом. Город превращается в руины, и беды его жителей усугубляются неопределенностью масштаба и итога происходящего. [Однако] каким бы слабым и вялым ни было участие [в этих событиях] стремившихся (в соответствии с соглашениями или по своим личным интересам) к сохранению Данцига сил, их претензии, или же, [вернее], та ревность, которой они, как предполагалось, должны были быть движимы (и которая, однако, едва наблюдается в данный момент), возможно, до сих пор уберегли город от вспышки насилия, которая бы могла в одночасье решить его судьбу.
[Однако] действия, предпринимаемые в настоящее время, могут спустя некоторое время привести к тому же трагическому результату. Роются новые каналы, открываются новые торговые пути. Терпя неудачи в попытке вернуться к прежнему укладу, жители города будут естественным образом искать новые пути спасения. Богатые, пока еще не слишком поздно, оставят свои прежние должности, а большая часть населения, подавленная постоянными поборами и гнетом, уменьшающаяся усилиями офицеров, которые, словно стервятники, продолжают набирать рекрутов, обратится в ничто. Так, вполне вероятно, уже через несколько лет лишь имя будет напоминанием о былом величии некогда свободного города, который на протяжении столетий сохранял статус одного из первых в Европе. И он будет окончательно разрушен сам по себе, а не вследствие войны, эпидемий, землетрясения или голода.
Перевод и комментарии: Герман Бароян
Оригинал (ссылка на первую страницу)
[1] Осада Оренбурга длилась с 5 (16) октября 1773 г. по 23 марта (3 апреля) 1774 г.
[2] Петр III, император российский в 1762 г. Лишился власти в ходе очередного дворцового переворота, приведшего к власти его жену, будущую Екатерину II. Погиб при загадочных обстоятельствах, а потому его образ использовался многими самозванцами.
[3] Цирюльник Фома Иванов, иконоборец протестанского толка в начале XVIII в. в России, участник кружка Д. Твертинова. Был сожжен в Москве 14 ноября 1714 г. Его имя в документах Пугачева не упоминается.
[4] Бибиков А. И. (1729-1774), русский государственный и военный деятель. Принимал активное участие в подавлении Пугачевского восстания.
[5] Зима 1773/1774 гг.
[6] Князь Голицын П. М. (1738-1775), генерал-поручик, участник русско-турецкой войны 1768-1774 гг, один из руководителей борьбы с Пугачевским восстанием.
[7] К примеру, Бибикову был пожалован орден Святого апостола Андрея Первозванного, являвшийся высшей наградой Российской империи.
[8] 9 (20) апреля 1774 г. По официальной версии, скончался от холеры.
[9] Совр. Урал
[10] Приток Яика.
[11] Граф Панин П. И., генерал-аншеф, сенатор. Прославился в ходе Семилетней и русско-турецкой (1768-1774) войн. Принимал активное участие в подавлении Пугачевского восстания.
[12] Потемкин П. С., русский военный и государственный деятель. Участник двух русско-турецких войн, имевших место в годы правлений Екатерины II. Руководил секретными следственными комиссиями по расследованию и наказанию участников Пугачевского восстания.
[13] См. комментарий № 34 к AR. 1774 (1775). Ch. 1.
[14] Россия, Австрия и Пруссия.
[15] Станислав II Август Понятовский, король польский и великий князь литовский в 1764-1795 гг.
[16] Область на северо-западе Речи Посполитой.
[17] Область на западе Речи Посполитой.
[18] Область к югу от Речи Посполитой.
[19] Граф Браницкий Ф. К., видный государственный деятель Речи Посполитой, сторонник сближения с Россией.